бывать чистыми и наивными, когда он забывал о том, что он давно взрослый, почти сорокалетний мужчина, которому полагается выглядеть вполне серьезно и даже сурово.
– О чем вы? – губы его дрогнули. – Вы мне можете ответить: будет отгрузка или нет?
– Нет, – вяло сказал Бессонов и, прикрыв глаза, отхлебнул чаю.
– Что значит «нет»? – Голос Быкова стал совсем тих от напряжения.
– Без оформления квитков сдачи не будет, – так же спокойно сказал Бессонов. Быков еще дальше на затылок сдвинул фуражку, обнажая коротко стриженный жидкий чубчик, слипшийся от пота.
– Но мы согласовали с вашим начальством…
– Флаг вам в руки, – Бессонов пожал плечами.
Быков снял фуражку. Волосы его, потные, слипшиеся, были стрижены коротко и неаккуратно, ступенькой, и Бессонов догадался, что человек уже несколько месяцев в море.
– Ну и ну… – Быков присел на край лавки. – Налей, что ли, чаю…
Бессонов кивнул Тане. Она проворно загремела посудой. И вдруг Быков опять вскочил.
– А!.. Да что же я сразу не сообразил!.. – И торопливо направился к выходу и дальше почти бегом, матрос поспешил за ним.
– Скоро вернутся, – сказал Жора.
– Вернутся, – согласился Бессонов, поднялся из-за стола, снял со стены ружье, переломил, посмотрел в стволы, сказал:
– Ух ты… – и передал ружье Валере. – Почисть. Сейчас почисть, стрелок.
– Повоевать хочешь? – с ухмылкой сказал Удодов.
Бессонов ухмыльнулся ответно:
– Сначала с тобой повоюю…
– А я тебе чего? – немного обиделся Удодов.
– Скоро узнаешь.
Спустя полчаса шлюпка вернулась, старпом направился к бараку не с пустыми руками – нес металлическую десятилитровую канистру.
– Спирт, – сказал Жора. Он и Бессонов вышли на улицу. Бессонов пошел навстречу и, только пройдя полпути, с опозданием подумал, что нужно было уже теперь прихватить ружье.
– Вот. – Взмокший от жары помощник поставил канистру у его ног.
– Унеси назад, – строго сказал Бессонов и слегка пнул канистру носочком кеда. И хотя толчок был несильный, канистра, не столько от удара, сколько от внутренней неугомонившейся волны, плюхнулась набок. Растерявшийся старпом не успел ни шелохнуться, ни подавить уже лишнюю улыбку, как из-под руки Бессонова гибким проворным змеем вынырнул рыжеволосый Валера, подхватил канистру, отбежал немного.
– Андреич, ну ты чего… ты чего… – заговорил он быстро, заискивающе и вместе с тем истерично, стал пятиться от Бессонова.
– Отдай назад, ханурик ты х…в, – рассвирепел Бессонов. – Ты что, не понимаешь? Отдай…
– Ну, бугор! – Валера побежал от него по дуге к бараку и по второй дуге вокруг Жоры. А у барака вырос длинный мосластый Удодов с жестким решительным лицом. Валера спрятался за его спину. Удодов раздвинул руки, преграждая Бессонову путь, и заговорил резким голосом, широко двигая костистой челюстью:
– Ты полегче, сам Арнольдыч приказал, х… ли ты, командир тоже!..
Бессонова будто ожгло изнутри, и огонь, ярость он выметнул страшным тяжелым ударом в двигающуюся челюсть. Удодова повело в сторону, но он устоял. Бессонов ударил второй раз. Удодов выгнулся, руки разлетелись в стороны, он рухнул навзничь. Валеры уже не было поблизости: согнувшись, обнимая канистру, он усердно бежал по тропинке старого медведя в сопку.
– Ах ты!.. – Но Бессонов, вместо того чтобы догонять, побежал в барак, тут же выбежал, на ходу заряжая ружье. Валерина рыжая растрепанная голова мелькала в высокой траве. Бессонов прицелился, но тут две руки, жесткие, мощные, вцепились: одна – в ружье, отводя ствол вверх, другая – в плечо Бессонова, разворачивая его к себе.
– Семён! Нельзя!
Бессонова обдало жарким дыханием, он увидел почти притиснутое к нему раскрасневшееся усатое лицо Ахметели. Бессонов яростно вывернулся, желая тут же вцепиться, вгрызться в это лицо, но Жора, в руках которого осталось ружье, отступил и, держа ружье за ствол, потрясая им с нервностью, неожиданной для его спокойствия, закричал:
– Перестань! Остынь!..
Бессонов в ярости повернулся к Удодову, тот покорно сидел на песке, одной рукой держался за нижнюю часть лица, другой машинально прикрывал лоб. Бессонов сделал два шага в сторону берега, но увидел, что старпом с матросами уже суетливо выталкивали шлюпку в море – по колено месили воду. Тогда Бессонов побрел в барак и только теперь почувствовал острую боль в сломанном мизинце.
От «Равного» долго никого не было. Валера и Удодов исчезли. Бессонов, насупившись, молча сидел за столом. Только Жора однажды подошел к нему, положил руку на плечо. Бессонов с неприязнью мотнул плечом, скидывая руку, но Жора не обиделся, сел напротив, достал сигареты, протянул раскрытую пачку Бессонову, тот глазом не повел. Жора примирительно качнул головой, закурил сам.
Наверное, через час или больше того в барак вошла Таня.
– Плывут, – сказала она и ушла дальше в комнату, за полог.
Жора вышел, немного постоял в дверях.
– Трое или четверо… Да, четверо.
Бессонов кивнул, но сказал недоброжелательно:
– Зря ты меня удержал.
Жора смолчал. Но скоро и Бессонов повернулся к двери. На берегу у швартующейся шлюпки крутились люди, одна фигурка в черном отделилась и неспешно пошла к бараку.
– Неужели капитан? – сказал Жора. – Не может быть… А ведь точно: капитан.
Бессонов подумал, что человек в аккуратном, чуть ли не парадном кителе и белой фуражке одним видом должен выражать высокомерие. Но лицо у приблизившегося было не столь важным, вернее, не столь суровым, как ожидалось, а немного рассеянным, припухшим, с зеленоватыми тенями, как у засидевшегося в полуподвальной конторе клерка, – вполне себе сухопутное безобидное лицо. Нес он себя на кривоватых ногах, свою заметно прорисованную годами полноту размеренно и размеренно отпускал на лицо эмоции, дозируя жесткие складки у губ, нахмуренность седеющих бровей и – без преувеличения – надменность: чувствовалось, что он любил меру в эмоциях. Жора с его приближением тоже уселся за стол.
– Здравствуйте, – сказал вошедший и чуть приподнял правую руку, но далеко не донес вялых пальцев до козырька. – Я капитан Зосятко…
– Вас, наверно, здорово приперло, – сказал Бессонов, – раз сами пожаловали.
– Вы Бессонов? – Зосятко скользнул взглядом по его хмурому лицу, но в этой мимолетности могла быть и особая внимательность, способная сразу определить настроение человека. Он улыбнулся. – А я скрывать не буду: приперло. Вы ставите нас в скверное положение. Деньги за рыбу ушли, но отгружать ее вы отказываетесь.
Бессонов развел руками. Зосятко продолжал улыбаться.
– Я вам предлагаю оставить споры. Это пустое…
– Совершенно с вами согласен.
– Просто выйдите на связь со своей конторой. И спорить не будем. Просто выйдите на связь.
– Разговора не будет, – жестко сказал Бессонов.
– Я не требую от вас разговора. Просто выйдите на связь. – Зосятко заложил руки за спину, и Бессонов отметил про себя, что капитан сразу сделался будто уставшим, даже измотанным. Оба замолчали на какое-то время, и Бессонов, кажется, задумался, поднял руку к глазам, посмотрел на часы и наконец сказал:
– Хорошо, я поговорю с конторой… Но я хочу предупредить: это ничего не изменит.
Он нехотя перешел к столику с рацией, повозился с аккумулятором, опять посмотрел на часы, щелкнул тумблером. Словно посыпалась металлическая стружка на пол – зашуршало, засвистел эфирный свистун.
– Первый, – стал с сомнением говорить Бессонов, – ответьте Пятому. – Он знал, что не стоило связываться с конторой. Еще падала стружка, скрежетало, свистело, потом ворвалось мягкое, женственное:
– Пятый? Бессонов?.. Ждите, пожалуйста… – И эта донесшаяся сквозь космос женская нежность немного смягчила душу. Но не прошло и минуты – захрипел голос Арнольда Арнольдовича:
– Х-хто?!
– Дед Пих-хто…
– Бессонов? – скрежетал Арнольд Арнольдович. – Ты от бригадиров отстранен! Бригадиром назначен Удодов! Ты понял? Вместо тебя назначен Удодов. Ну-ка, дай мне Удодова на связь.
– На, возьми! – сказал Бессонов. – Удодов твой лег мордой в дерьмо. Это раз. И два: свою морду шакалью можешь положить туда же. – Он отключил рацию.
Зосятко вкрадчиво заговорил за его спиной:
– Я не могу вмешиваться в разногласия, единственное, что я хочу знать: где мне найти бригадира Удодова?
– В жопе! – сказал Бессонов.
– Очень остроумно… – Зосятко дал волю улыбке, и она будто на растяжение попробовала его одутловатое лицо. Во рту блеснуло несколько золотых заклепок.
Бессонов поднялся, пошел мимо него к двери, но чуть приостановился, ощутимо ткнул указательным пальцем ему в грудь.
– Только потому, что ты не из робких пацанов – один пришел, я тебя отпущу с целой рожей. А чтобы
